Русская семерка 2. Русская семёрка. Не только евангельская символика

Петербургский храм Спаса на Крови, или Воскресения Христова, любят расшифровывать: здесь и символы, и загадки, и легенды. Церковь эта была заложена 18 октября 1883 года на месте убийства Александра ІІ.

Легенда о развале СССР

Леса вокруг Спаса на Крови стояли так долго, что стали легендой Санкт-Петербурга, если не его достопримечательностью. И даже вошли в культуру: к примеру, Розенбаум в своей песне "Покажите мне Москву, москвичи..." поет о том, что мечтает снять леса со Спаса на Крови. В народе говорили, полушутя-полусерьезно, что как только уберут эти леса, рухнет весь Советский союз. Удивительно, но в 1991 году леса были разобраны, хотя к ним не прикасались десятилетиями. А в августе 1991 года произошли знаменитые события, положившие конец советской власти в России.

Подводные кресты

Спас-на-крови стоит прямо на канале Грибоедова. Для того, чтобы храм мог устоять, и воды канала не проникали под здание, здесь при укреплении грунта отказались от использования свай. Впервые в градостроительстве под всей площадью здания было сооружено бетонное основание. Для сооружения колокольни на набережной был сделан выступ на 8 метров.
Этот канал, согласно легенде, сыграл немалую роль в восстановлении собора. Существует рассказ о том, как кресты Спаса на Крови "крестились" водой канала. Говорят, что чтобы спасти их от большевиков, в советское время жители Петербурга спрятали их... на его дно. А когда храм наконец-то стал реставрироваться, то один петербуржец, "случайный прохожий", рассказал команде реставраторов о том, где могут быть кресты, и указал место. Водолазы действительно нашли спрятанные святыни, и те вернулись на свои купола.

Морг и хранилище декораций

Советская власть, как известно, не щадила памятники церковной архитектуры и мозаики. Спас на Крови не был снесен, хотя решение о его разборке и было принято: он проходил в списках как объект, «не представляющий никакой художественно-архитектурной ценности». Говорят, что в стенах уже были просверлены отверстия, приготовлены заряды взрывчатки. Но грянула война, и взрывников отправили на фронт.
Во время войны и Ленинградской блокады в храме находился - не много не мало - районный Дзержинский морг, и храм будто бы во второй раз оправдал свое название - "На Крови".
Чуть позже здание арендовал Малый Оперный театр, чтобы устроить там хранилище своих декораций.

Освященная брусчатка

Собор Спаса на Крови, или Воскресения Христова на Крови, построен, как известно, в память о трагической гибели российского императора Александра ІІ. На этом месте 1 марта 1881 года в императора Александра Второго бросил бомбу террорист-народоволец Игнатий Гриневицкий. Свидетельства этих событий хранятся в соборе до сих пор: внутри находятся камни булыжной мостовой, на которые пал смертельно раненый Александр II, плиты тротуара рядом и часть решетки Екатерининского канала

Не только евангельская символика

Удивительно, но даже пропорции храма Воскресения Христова символичны: высота его центрального сооружения - 81 метр, и это число было выбрано в напоминание о годе гибели государя Александра II – 1881. Второй по выcоте купол - 63 мeтра, символ возрaста убиенного императора. Символика чисел вообще свойственна православию, и ее можно найти также в избранном зодчими количестве куполов и других деталях.
Двадцать красно-гранитных памятных табличек установлены в цоколе храма. На них обозначены деяния императора Александра II: основные события с 19 февраля 1855 года по 1 марта 1881 года. Также на храме можно найти двуглавого орла, а на колокольне - гербы русских городов, губерний и уездов. Крест колокольни Спаса на крови венчает вызолоченная царская корона.

Шедевры

Коллекция мозаик Собора Спаса на Крови в Петербурге - одна из крупнейших в Европе. Мозаиками покрыты более 7-ми тысяч квадратных метров здания храма, и изготовление этих шедевров задержало окончание работ над храмом и его освящение на десять лет! Среди изготовителей эскизов к мозаикам известнейшие русские мастера - Васнецов, Нестеров, Беляев, Харламов, Журавлев, Рябушкин. Мозаичный в Спасе на Крови даже иконостас.
Храм изначально строился как электрифицированный, и освещали его 1689 электроламп. Мозаики в таком освещении должны были смотреться по-особенному. Кроме этого технического новшества - электричества, в храме были и другие, например, в его разноцветные куполa искусно вмонтирована систeма молниeотвода.

Таинственная икона

Правда это или нет, никому не известно, но в связи со Спасом на Крови постоянно говорят о таинственной иконе, находящейся в этом соборе, на которой якобы зашифрованы поворотные для истории России даты: 1917-й - год Октябрьской революции, 1941-й - год начала Великой Отечественной войны, 1953-й - год смерти Иосифа Сталина. Кроме этих дат, на удивительной иконе проступают еще какие-то, пока нечеткие и, возможно, относящиеся к будущему. Существует ли эта икона на самом деле или является выдумкой мистически настроенных граждан, мы не знаем, однако экскурсоводы храма любят рассказывать его посетителям эту историю.

Посвящается Ольге и Сергею Народецким

ИСЛАМАБАД (агентство Рейтер). По сообщениям западных дипломатов в Пакистане, вчера в Северном Афганистане в одном из самых кровопролитных за восемь лет войны боев с партизанами убито восемьдесят советских солдат.

По сообщениям, полученным из Афганистана, в бою на Саланганском шоссе, главном сухопутном пути сообщения между Кабулом и советской границей, захвачены в плен два советских солдата.

Улима ее звали, У-ли-ма.

Алексей поначалу даже не разглядел ее как следует. Смуглая рука высунулась из темного провала-входа в саманную лачугу, коротко и быстро махнула внутрь узкой ладошкой, и Алексей, воровски оглянувшись и пригнув голову, тут же нырнул в эту не то конуру, не то саклю. Еще два месяца назад он не мог бы себе и представить, что вот так, одним жестом, его можно заманить в афганское жилище, где получить кинжал меж лопаток так же просто, как матюгальник от командира роты. Но тогда, зимой, их держали под Нанганхаром, на заставах и выносных постах в горах, где они, подыхая от голода, сидели «на блоках» – блокировали проходы мелких и крупных отрядов духов-моджахедов, их разведчиков, их караванов с оружием, и в любой момент этот дух мог прыгнуть тебе на спину и полоснуть ножом по горлу. Здесь, в Логарской долине, все иначе. По сравнению с Нанганхаром здесь курорт. Из восьмидесяти афганских кишлаков больше половины разрушены и брошены афганцами, которые сбежали в Пакистан, а еще шесть «на договоре». Это значит, начальство договорилось со старейшиной и муллой кишлака: мы вас не бомбим, не обстреливаем, мы даже даем вам керосин, а вы не разрешаете духам воевать против нас в вашей «зоне ответственности». Конечно, и здесь была вокруг «зеленка» – километры разрушенных виноградников и древних подземных ирригационных каналов-«киризов», откуда постоянно выходят на землю мелкие отряды духов, минируют дороги и исчезают, нападают на наши колонны, обстреливают посты… И все-таки шесть «договорных» кишлаков – это рай, это оазис…

Большие, черные, чуть навыкате глаза, темные ресницы, широкий рот, прямые черные волосы, длинный нос – вот и все, что он разглядел вначале, когда с яркого солнца вошел в темень этой безоконной хибары. Худая маленькая пятнадцатилетняя девчонка в темной лачуге, где из глубокой тени от стены в любой момент может отделиться незримое тело с кинжалом или АКМ1
Автомат Калашникова модернизированный.

В руках.

Даже если этот кишлак – «на договоре». Сколько раз эти «договорные» кишлаки нас обманывали! Неделю назад в соседний, тоже «договорный», кишлак наша агитбригада привезла цистерну керосина и – попала под обстрел духов.

Но в Тапбиле пока тихо. Это большое торговое поселение – Тапбил по-афгански «обмен» – за зиму не раз переходило из рук в руки – то к душманам, то к правительственным афганским войскам, то к советским частям… Мечеть разбита в куски, террасы глинобитных и саманных домов перепаханы снарядами и танковыми гусеницами. Как тут вообще выжили несколько десятков старух, женщин и детей – и понять трудно, прятались, вероятно, в киризах. Теперь воронки от тяжелых гаубичных снарядов, накрытые соломой или ветками, норы, вырытые в горном склоне, и несколько саманных сакль, чудом уцелевших при артобстрелах, были их жильем. Чем они жили? Что ели? Где пасли своих тощих коз?

Алексей поспешно сунул руки в оттопыренные карманы брюк галифе, вытащил-выдрал из них две банки сгущенки и полкуска черного хозяйственного мыла. Но, не отрывая взгляда от сгущенки, девчонка отрицательно повела своим длинным носом из стороны в сторону и длинным узким пальцем с грязным ногтем показала на край майки-безрукавки, торчавший в открытом вороте Алексеевой гимнастерки. Палец согнулся несколько раз, однозначно определив, что именно будет предметом «тапбила».

Алексей заколебался – не потому, что ему жаль было свою майку, а потому, что ему вдруг стало неловко снимать с себя гимнастерку под пристальным взглядом этой юной афганки. Он повел взглядом по сторонам – глаза уже стали привыкать к темноте. Нищета и пустота – ни стола, ни стульев. В глубине лачуги – очаг, а в углу – набитый соломой матрац.

– А где трава? Анаша? – спросил он и, думая, что она все равно не поймет по-русски, показал рукой и губами глубокую затяжку сигаретой.

Девчонка быстрым движением вынула из выреза кофточки небольшой, завернутый в грязную тряпку сверток, откинула край тряпки, и в воздухе тут же поплыл легкий и сладковатый запах свежей конопляной «дури». Алексей почувствовал, как у него от нетерпения подвело желудок, вздрогнули руки и ноздри. Но девчонка тут же убрала руку со свертком за спину, а второй рукой с выставленным вперед пальцем опять показала на майку-безрукавку Алексея.

– Сынымай! – вдруг сказала она по-русски, изуродовав это слово своим жестким афганским акцентом. Алексей вздрогнул:

– Ты знаешь русский?

– Мало. Очэн мало, – медленно ответила она. – Давай твой майку сынымай! – Ее акцент придавал русским словам жестяное звучание.

– Прямо здесь, что ли? – еще больше заколебался Алексей, как будто знание этой девчонкой нескольких русских слов еще больше стесняло его раздеться перед ней до пояса.

– Зыдесь… Зыдесь… – упрямо сказала она, все еще держа за спиной руку с анашой.

Алексей уже не мог вынести этой пытки тонким запахом «дури». Зыркнув еще раз по пустым стенам лачуги, он быстро сбросил с плеча автомат, зажал его в коленях, расстегнул поясной ремень с тяжелой латунной пряжкой и сунул его пряжкой в брючный карман. Теперь оставалось стянуть с себя гимнастерку с майкой, но… Именно в этот момент он не будет видеть никого и ничего вокруг, и именно в этот миг так легко будет «посадить его на перо» – на нож, на кинжал.

– Нэ тырус… Нэ тырус! – насмешливо и нетерпеливо сказала девчонка, и он с трудом понял, что она хочет сказать: «Не трусь!»

И тогда, действительно устыдившись своей трусости, он одним движением сдернул с себя гимнастерку и майку, а затем стал неловко высвобождать майку из рукавов вывернувшейся наизнанку гимнастерки. Но зажатый в коленях автомат собирался вот-вот выскользнуть…

– Дай суда… – Девчонка дернула у него из рук и майку, и гимнастерку, ловко высвободила майку и бросила Алексею его гимнастерку и пакет с анашой. Затем внимательно посмотрела на его голые плечи и грудь, сказала:

– Все русский без волос!

– Откуда ты знаешь, что все? – просовывая руки в рукава гимнастерки, уже насмешливо спросил он.

– Зынаю, – сказала она.

И Алексей почему-то поверил, что она действительно знает.

А она вдруг резко отвернулась от него, одним движением сбросила с себя темную вязаную, вытянутую книзу и порванную в нескольких местах кофточку и быстро надела его майку. На секунду Алексей увидел темную девичью спину с острыми лопатками и худые узкие плечи. Он оторопел – чтобы афганка разделась при мужчине! При русском солдате-«шурави»!..

– Еще теплый… – Гладя майку, она повернула к Алексею лицо, враз изменившееся от счастливой улыбки. Кокетливо изогнувшись, она узлом затянула на бедре широкие края майки, опять провела рукой по мягкой трикотажной ткани. Майка на мгновение обтянула ее маленькую грудь с острыми сосками.

Теперь, став обладателем анаши, Алексей тут же зашарил по карманам в поисках бумаги, чтоб скрутить мастырку. И выругался вслух:

– Я-пп-понский бог!

Бумаги не было, и вообще в карманах была одна махорочная кроша.

– У тебя есть бумага? Газета? – спросил он.

Девчонка смотрела на него внимательно и молча. «Не поняла, наверно», – подумал Алексей и повторил, показывая пальцем, как закручивают мастырку:

– Бумагу! Курить хочу!

Она продолжала пристально смотреть на него. Затем молча повернулась и, легко шлепая босыми смуглыми ступнями по земляному полу, подошла к очагу, над которым висел на стене медный таз. Встав на цыпочки, пошарив рукой в какой-то не то щели, не то дыре в стене, достала три самокрутки-мастырки. И издали кивнула на стоящие в ногах у Алексея две банки сгущенки и полкуска мыла.

– Тапбил?

– Тапбил, тапбил! – торопливо сказал Алексей, потому что зашабить уже хотелось смертельно.

И даже шагнул к девушке, нетерпеливо протянул руку, хотя и понимал, что это должно спугнуть ее. Афганки ненавидят русских солдат, ненавидят и боятся. Девушки одеваются в самые уродливые и рваные платья, чтобы не привлекать к себе внимания, лицо закрывают паранджой, ходят только группами. Но эта… Она вдруг сама протянула ему маленький смуглый, зажатый кулачок с мастырками. Томясь нетерпением и сосущим желудок и кости желанием затянуться, он тут же взял горячий кулачок девочки-афганки и стал осторожно разжимать ее пальцы.

– Давай, ну чего ты? Тапбил… – сказал он нетерпеливо.

И вдруг услышал тихий смешок. Ладонь девушки была пуста. Другую руку она по-детски спрятала за спину. Он почувствовал, что краснеет.

– Ты чего?.. Кончай, мне курить охота! Дай…

Но она, посмеиваясь, отошла от него и легко опустилась на матрац-подстилку. Поджав под себя ноги и накрыв их широкой темной юбкой, сказала:

– Иды сюда. Вместе курыть будем. – И ладонью похлопала по матрацу рядом с собой. И черт-те откуда, из кармана той же огромной юбки, у нее в руках вдруг оказалась большая латунная, сделанная из стреляной гильзы зажигалка. Такие зажигалки мастерят советские солдаты – не потому, что нет спичек, а чтобы привезти домой символы-сувениры своего армейского в Афганистане быта. Чиркнул кремень, несколько затяжек они сделали молча.

– Откуда ты знаешь русский? – блаженно вытянув ноги, спросил Алексей, когда тягучий и легкий кайф поплыл по телу.

– Зынаю… – неохотно сказала она. – Друг был… учил. Теперь нету. Аллах позвал.

– Кто такой? Из нашей части? – Он внимательно посмотрел на нее. За два последних месяца даже в этом «оазисе» в их полку погибли двадцать три человека. Конечно, когда-то, давным-давно, год назад, они переживали каждую такую смерть, как свою собственную. Вернувшись из «блоков», с постов, с рейдов в свои палатки в военгородке, они не могли смотреть на пустые койки погибших или отправленных в госпиталь. Многие в рев ревели, головой бились о подушку, утром страшились глаза открыть – ждали, что пошлют в новый рейд, в новую атаку, и к вечеру уже твоя койка может оказаться пустой. А потом отупели, остервенели и искали выход – кто в мести за погибших друзей, кто в анаше. – Кто тебя учил русскому? – повторил Алексей свой вопрос, потому что девчонка молчала.

– Ты не знаешь его, – сказала она не очень охотно, сухо. – Он раньше погиб. Ты еще не пришел. Год раньше.

– А откуда ты знаешь, когда я прибыл сюда? – удивился Алексей.

– Улима зынайт. Твой друг, с которым ты ходыш, я тоже зынайт… – Она тихо засмеялась, анаша делала ее смешливой.

Юрка Шалыгин, закадычный дружок Алексея, четвертый номер в их боевом расчете экипажа БРДМ2
Боевая разведывательно-дозорная машина.

И сейчас был где-то недалеко, он-то и занимался в основном мелким обменом старого солдатского обмундирования и продуктов на анашу и козье молоко, а самое главное – это он придумал протянуть от электродвижка в части навесной провод-подвеску в кишлак, дать им сюда свет и тем самым посадить их «на договор»: мы вам – электричество, а вы нам – покой от духов в зоне вашего кишлака. И теперь Юрка был для этих местных афганцев почти святой, а начальство легко отпускало его сюда для мелкого ремонта проводки и «расширения контактов с местным населением» – то какой-то старухе дувал починить, то детей учить русской азбуке. Одним словом – они же «воины-интернационалисты»? А язык у Юрки дай Бог как подвешен – любому офицеру мозги запудрит. И даже по-афгански наблатыкался шпарить, не то что остальные – только «салам алейкум», «хош амадыд» и «ташакур». Конечно, Юрка всегда брал с собой Алексея…

– Значит, тебя Улима зовут? – Алексей протянул руку за мастыркой. – А я Алексей.

– Улима зынайт – ты Алексей, Альоша… – сказала она, не дав мастырку, а отведя ее на вытянутой в сторону руке. Но вдруг встала на колени и приблизилась к нему. От запаха ее теплой кожи у него перехватило дыхание. А она одной рукой обхватила его за шею, другой поднесла к его губам короткий окурок.

От неожиданности он поперхнулся и долго не мог откашляться. Она терпеливо ждала, не снимая руки с его шеи, насмешливо поглядывала на него сверху вниз темными влажными глазами. Затем вдруг подняла майку до плеча и крепким коричневым соском уперлась ему в губы. Алексей жадно поглотил его пересохшим ртом, двумя руками обхватил девчонку за талию. Она тихонько застонала, смеясь.

Никогда в жизни он не чувствовал такого возбуждения, какое испытывал, целуя эти соленые, занимающие полгруди твердые соски. Они напоминали ему высушенные жгучим солнцем крупные сливы, которые в раннем детстве он запихивал себе в рот целыми горстями. Бабка Маша ругала его за это, чертыхала и тут же крестила, пугалась, что он подавится, а он убегал и, набив рот черносливом, прятался в кустах. И так же, как черносливы в детстве, теперь ему нравилось заглатывать эти соски, перекатывать их языком и слегка покусывать зубами.

Улима лежала под ним и тихо постанывала. Она то поджимала ноги, то вытягивалась, как струна, не уставая и крепко обхватив его за шею худыми смуглыми руками. Афганка, она сама – сама! – отдалась ему, русскому «шурави»! И какая! Он чувствовал необыкновенную, неиссякаемую силу в этой маленькой, хрупкой на вид и гибкой, как ящерица, девушке. Желание, казалось, выжигало ее изнутри, выламывало ее смуглые узкие бедра, и тогда она вскрикивала, как от пронзительной, горячей боли – диким, гортанным, сухим криком… У нее было странное тело: грудь, живот и плечи – гладкие, нежные, а ноги и руки – шершавые, жесткие, словно принадлежали другой. Но Алексею это нравилось куда больше, чем рыхлые тела инертных русских девушек, которых он тискал до армии в кустах за танцплощадкой или еще раньше – под лестницей в сиротском интернате. Ее тело было живым, упругим, пружинистым и пульсировало внутри волнами какой-то звериной страсти. Эта внутренняя страсть вдруг заставляла их замереть недвижно, стиснув друг друга, и тогда он чувствовал, как бешено пульсирует, сжимаясь и разжимаясь, ее нутро, ее маленькие горячие тиски-тисочки… Смуглый Восток знает о любви куда больше, чем бледнолицый Запад – он понял это на том соломенном матраце. Но он не выдерживал этой пытки неподвижным раем – ее огонь переливался в него, взрывал в нем какие-то даже ему самому неизвестные запасы энергии и силы, выгибал ему позвоночник и бросал в хрипящую атаку, не позволяя уставать. Еще, еще, еще… Нахраписто-нетерпеливый Запад сошелся со скрытым и стойким огнем медлительного Востока. Еще, еще!.. Словно в первый и самый последний в жизни раз…

Тень соседней горы уже накрыла кишлак, когда снаружи застучали по камням ботинки Юрки Шалыгина и послышался его недоумевающий зовущий свист.

Алексей выбрался из хибары, волоча автомат на ремне. Он не понимал – как, за что, почему именно ему Бог или Аллах подарил эту юную безумную афганку. Если духи узнают, они убьют ее, четвертуют, порежут на куски. Но он не думал об этом. Ноги дрожали, руки были ватными от слабости, и все тело было пустым и прозрачным. Если бы сейчас его взорвали гранатой, он бы вряд ли это почувствовал. Там, на полу этой глиняно-саманной лачуги, в затихшем горячем теле Улимы осталась вся его сила… Улима ее звали, У-ли-ма!

Часть первая

1

– Леди и джентльмены, наш самолет совершил посадку в аэропорту «Шереметьево». В Москве сейчас 5.45 утра и мороз минус 20 по Цельсию. Б-р-р… Честно говоря, я не люблю морозы и поэтому тут же полечу обратно. Но вам желаю веселого пребывания в Москве, и – спасибо за то, что пользуетесь «Пан-Ам»…

У командира «боинга» был тихий, мягкий баритон, а в наушниках он вообще звучал вкрадчиво и задушевно, как у священника на исповеди. Пассажиры прильнули к иллюминаторам, но в черноте мартовской ночи не было видно ничего, кроме сигнальных огней на рулевой дорожке, по которой «боинг» катил к аэровокзалу. Наконец самолет замер, погасли световые табло с просьбой не курить и пристегнуть ремни, и – довольно увесистый тычок, как тумак в борт самолета, обозначил, что гармошка рукава – приемника пассажиров ткнулась в самолетное туловище.

– Русский сервис начался, – тут же громко прокомментировал кто-то из туристов, пошатнувшихся в креслах.

Остальные ответили нервным смешком и цепочкой потянулись к выходу, жадно поглядывая по сторонам. Как все туристы, они ждали впечатлений немедленно, еще до таможенного контроля, и сразу же получили их: при выходе из самолета в гофрированном коридоре стояли два солдата-пограничника в зеленых фуражках и с автоматами за плечами. Один из них был явно мусульманской внешности, но для туристов и он сошел за русского, и кто-то из бодрячков, какие есть в любой группе, тут же вскинул на этих первых русских Иванов фотокамеру. Но второй, белобрысый, пограничник строго поднял палец.

– Нельзя! – сказал он по-русски.

– «Нэлзьа» means forbidden, – тут же сказал кто-то из опытных туристов. – А good start to learn Russian3
«Нельзя» – значит запрещено. Хорошее начало для изучения русского языка (англ.).

Остальные пассажиры уже шли мимо этих солдат, стараясь не глядеть им в глаза.

Но огромный плакат с изображением кредитной карточки «American Express» на фоне Красной площади, висевший на стене при входе в таможенный зал, всех приободрил. Пассажиры разделились на группы-очереди к молоденьким русским пограничникам, сидевшим в стеклянных будочках паспортного контроля. Очередь шла довольно быстро, однако один синий паспорт с надписью «United States of America» вызвал у юного голубоглазого пограничника некоторое любопытство. «GUR, TANJA» – значились в паспорте фамилия и имя его хозяйки, а дальше была дата рождения – July 19, 1904, пол – F, место рождения – RUSSIA.

Пограничник вскинул глаза. Перед ним стояла высокая, сухая, с властными чертами лица старуха в дорогом светло-кремовом кожаном пальто на меховой подкладке. Она явно нервничала, хотя всем своим видом демонстрировала полнейшую самоуверенность – взгляд прямой, строгий и даже какой-то беспощадный. Губы сжаты, левая рука крепко стиснула лайковую перчатку. Прошедший специальный курс психофизиогномики, молоденький пограничник уже приподнял левую ногу, чтобы нажать специальную кнопочку, сообщающую таможенникам, что при проверке багажа на эту старуху следует обратить особое внимание. Но тут его взгляд упал на правую, без перчатки, руку старухи, которой она только что подала ему свой паспорт. И у юного пограничника, повидавшего немало богатых туристов, глаза округлились от удивления. На узкой, сухой руке старухи, на ее длинных породистых пальцах были три перстня поразительной красоты и, конечно, неимоверной стоимости. Один – из белого золота, с крупным, в двенадцать, наверно, карат, бриллиантом в центре, а вокруг бриллианта шла насечка и россыпь мелких бриллиантиков в два этажа. Второй перстень был из старинного червонного золота с крупным изумрудом. Третий – как и первый – из белого золота, с черным агатом, и на этом агате высечен замысловатый герб, а вокруг – цепочка мелких алмазов, как вензеля. Но главным в этих перстнях было еще какое-то дополнительное качество старины – такие перстни можно увидеть только в Грановитой палате Кремля, где хранятся царские украшения. – Вы внесли ваши перстни в таможенную декларацию? – спросил таможенник по-английски.

– Да, – по-русски ответила ему Таня Гур.

Он взглянул на ее декларацию. В графе «Ювелирные изделия и др. ценности» стояло: «2 (two) platinium and 1 (one) golden rings with brilliants and diamonds»4
«Два платиновых и одно золотое кольцо с бриллиантами и алмазами» (англ.).

A в графе «Примерная стоимость» против этих колец стояло короткое слово: «priceless»5
«Бесценны» (англ.).

– Вы не хотите оставить их в таможне на хранение до отъезда? – спросил пограничник по-русски.

– Нет, – жестко сказала она. – Я не снимаю эти перстни никогда, вот уже шестьдесят лет. Вы можете взять их у меня только с рукой!

– О нет, нет! Что вы! – испуганно улыбнулся пограничник.

Он уже убрал ногу от кнопки связи с таможенниками. Потому что старуха с такими перстнями на руке не станет провозить контрабанду – наркотики, Библии или какую-нибудь антисоветскую литературу. Въездная же виза у нее была в порядке, получена еще в США, в Нью-Йорке, вместе со всей этой туристической группой. И, значит, ее можно впускать в страну без проволочек. Но юношеское любопытство заставило молоденького пограничника спросить:

– Вы родились в СССР? Где?

– Я не родилась в СССР. Я родилась в России, – жестко ответила госпожа Гур.

– Ну, это одно и то же, – улыбнулся пограничник. Он вообще все больше симпатизировал старухе и хотел ей это показать.

Но старуха строптиво улыбнулась и произнесла с надменным вызовом:

– О нет! Россия – это Россия, молодой человек. Для русских людей, конечно!

Юный пограничник тут же посерьезнел лицом, и взгляд его жестко сошелся со взглядом Тани Гур.

– Но вы-то американка… – усмехнулся он, решив не заводиться с этой старухой и занося штамп над ее декларацией.

– Я американка и русская княгиня! – сказала старуха.

Молоденький пограничник снова взглянул на нее и задержал над декларацией руку со штампом.

– Гур? – удивился он. – Разве это княжеская фамилия?

– Гур – это фамилия моего мужа. Кстати, тоже дворянская. А моя девичья фамилия – Одалевская. Мой прадед был князь Одалевский, племянник Кутузова. Еще вопросы?

Казалось, своим холодным, как платина, тоном и бешеным, как внутренний огонь ее бриллиантов, взглядом она вот-вот испепелит этого юного пограничника с комсомольским значком на кителе. Но он выдержал ее взгляд.

Война 1812 года стала первой, по окончании которой награждали женщин. По указу от 8 февраля 1816 г. медалью «В память отечественной войны 1812 года» были награждены вдовы генералов и офицеров, погибших в боях, женщины, которые трудились в лазаретах и ухаживали за ранеными, а также дамы — старейшие в дворянских родах, внесшие крупные пожертвования на ведения войны. Всего для женщин было изготовлено 7606 медалей. В нашем материале — семь женских подвигов в войне 1812 года…

Надежда Дурова

Девица-кавалерист, прототип Шурочки Азаровой из фильма «Гусарская баллада», Надежда Дурова служила сначала в казачьих, а затем в кавалерийских войсках с 1806-го года. Ей тогда было 23 года и она, с позволения императора, была Александром Андреевичем Александровым.

Кавалерист-девица Дурова командовала полуэскадроном и при Бородине защищала Семёновские флеши, где была контужена. К концу войны она получила чин поручика и служила ординарцем у Кутузова, который, как и император, знал её секрет. В 16-м году в возрасте 33-х лет она подала в отставку.

Василиса Кожина

Василиса Кожина была женой сельского старосты из Смоленской губернии. Вместе с мужчинами она конвоировала пленённых французов в город Сычёвка. О ней существует много мифов, но единственным факт является достоверным. Во время одного из переходов она зарубила косой строптивого французского солдата.

Кружевница Прасковья

Илларион Прянишников, «Зима»

Убийством французов прославилась и другая жительница Смоленской губернии, кружевница Прасковья. Но, в отличие от Кожиной, она защищала свой дом. Французы, захватив деревню, грабили крестьян, забирали всё без разбору. Когда двое ворвались в её дом, она схватила топор и зарубила их. Затем собрала из жителей деревни отряд и увела их в лес.

Маргарита Тучкова

Семён Кожин, «М.М. Тучкова на Бородинском поле. Панихида по генералу А.А. Тучкову»

Маргарита Михайловна Тучкова, урождённая Нарышкина, была женой младшего из четырёх братьев-генералов Тучковых. Переодевшись в форму денщика, она неизменно сопровождала мужа в кампаниях, предшествовавших Отечественной войне.

В 1812-м году Маргарита Тучкова проводила Александра Алексеевича только до Смоленска: она недавно схоронила старшего сына и только отняла от груди младшего. Узнав о гибели мужа на Бородинском поле, она поехала искать его. Но тело генерала так и не нашли, и в 1818-м году Маргарита Михайловна заложила на месте его гибели Храм Спаса Нерукотворного, а затем, приняв монашеский постриг, основала здесь Спасо-Бородинский женский монастырь.

Мария Фёдоровна

Джордж Доу, «Портрет императрицы Марии Фёдоровны в трауре»

Члены императорской семьи не могли остаться в стороне от беды, случившейся со страной. Стараниями жены Павла Первого, императрицы Марии Фёдоровны в 1812-м году в составе образованного ею же Мариинского ведомства было учреждено несколько благотворительных организаций.

Мария Павловна и Екатерина Павловна

Екатерина Павловна

Сёстры Александра Первого Мария и Екатерина также внесли посильный вклад в оборону страны от Наполеона. Екатерина Павловна участвовала в созыве народного ополчения: из её удельных крестьян был сформирован Егерский батальон, участвовавший в главных сражениях войны и в последующем заграничном походе. А Мария Павловна, заложив свои драгоценности, устроила госпитали для русских солдат и организовала Женское благотворительное общество.

Патриотическое общество санкт-петербургских дам

Иоганн-Батист Лампи, «Дочь полководца А.В. Суворова Наталья в 20 лет»

Женская патриотическая организация, первая организация подобного рода в России, занималась помощью людям, разорённым войной. Они раздавали денежные пособия, помещали больных в больницы, заботились о сиротах и детях бедняков, предоставляли разорённым ремесленникам средства для восстановления работ.

В патриотическое общество входили дочь Александра Васильевича Суворова Наталья Зубова, Елизавета Оленина, Зинаида и Софья Волконские и многие другие представительницы аристократии. link

Бабочки, конечно, ничего не знают о змеях. Зато о них знают птицы, охотящиеся на бабочек. Птицы, плохо распознающие змей, чаще становятся...

Война 1812 года стала первой, по окончании которой награждали женщин. По указу от 8 февраля 1816 г. медалью «В память отечественной войны 1812 года» были награждены вдовы генералов и офицеров, погибших в боях, женщины, которые трудились в лазаретах и ухаживали за ранеными, а также дамы — старейшие в дворянских родах, внесшие крупные пожертвования на ведения войны. Всего для женщин было изготовлено 7606 медалей. В нашем материале — семь женских подвигов в войне 1812 года…

Надежда Дурова

Девица-кавалерист, прототип Шурочки Азаровой из фильма «Гусарская баллада», Надежда Дурова служила сначала в казачьих, а затем в кавалерийских войсках с 1806-го года. Ей тогда было 23 года и она, с позволения императора, была Александром Андреевичем Александровым.

Кавалерист-девица Дурова командовала полуэскадроном и при Бородине защищала Семёновские флеши, где была контужена. К концу войны она получила чин поручика и служила ординарцем у Кутузова, который, как и император, знал её секрет. В 16-м году в возрасте 33-х лет она подала в отставку.

Василиса Кожина

Василиса Кожина была женой сельского старосты из Смоленской губернии. Вместе с мужчинами она конвоировала пленённых французов в город Сычёвка. О ней существует много мифов, но единственным факт является достоверным. Во время одного из переходов она зарубила косой строптивого французского солдата.

Кружевница Прасковья

Илларион Прянишников, «Зима»

Убийством французов прославилась и другая жительница Смоленской губернии, кружевница Прасковья. Но, в отличие от Кожиной, она защищала свой дом. Французы, захватив деревню, грабили крестьян, забирали всё без разбору. Когда двое ворвались в её дом, она схватила топор и зарубила их. Затем собрала из жителей деревни отряд и увела их в лес.

Маргарита Тучкова

Семён Кожин, «М.М. Тучкова на Бородинском поле. Панихида по генералу А.А. Тучкову»

Маргарита Михайловна Тучкова, урождённая Нарышкина, была женой младшего из четырёх братьев-генералов Тучковых. Переодевшись в форму денщика, она неизменно сопровождала мужа в кампаниях, предшествовавших Отечественной войне.

В 1812-м году Маргарита Тучкова проводила Александра Алексеевича только до Смоленска: она недавно схоронила старшего сына и только отняла от груди младшего. Узнав о гибели мужа на Бородинском поле, она поехала искать его. Но тело генерала так и не нашли, и в 1818-м году Маргарита Михайловна заложила на месте его гибели Храм Спаса Нерукотворного, а затем, приняв монашеский постриг, основала здесь Спасо-Бородинский женский монастырь.

Мария Фёдоровна

Джордж Доу, «Портрет императрицы Марии Фёдоровны в трауре»

Члены императорской семьи не могли остаться в стороне от беды, случившейся со страной. Стараниями жены Павла Первого, императрицы Марии Фёдоровны в 1812-м году в составе образованного ею же Мариинского ведомства было учреждено несколько благотворительных организаций.

Мария Павловна и Екатерина Павловна

Екатерина Павловна

Сёстры Александра Первого Мария и Екатерина также внесли посильный вклад в оборону страны от Наполеона. Екатерина Павловна участвовала в созыве народного ополчения: из её удельных крестьян был сформирован Егерский батальон, участвовавший в главных сражениях войны и в последующем заграничном походе. А Мария Павловна, заложив свои драгоценности, устроила госпитали для русских солдат и организовала Женское благотворительное общество.

Патриотическое общество санкт-петербургских дам

Иоганн-Батист Лампи, «Дочь полководца А.В. Суворова Наталья в 20 лет»

Женская патриотическая организация, первая организация подобного рода в России, занималась помощью людям, разорённым войной. Они раздавали денежные пособия, помещали больных в больницы, заботились о сиротах и детях бедняков, предоставляли разорённым ремесленникам средства для восстановления работ.

В патриотическое общество входили дочь Александра Васильевича Суворова Наталья Зубова, Елизавета Оленина, Зинаида и Софья Волконские и многие другие представительницы аристократии. link